В 1931 году, отвечая на вопрос французского журнала «Числа» «Что Вы думаете о своём творчестве?», Марина Цветаева написала строки своего раннего стихотворения:

Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берёт –
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черёд.

А в 1939 году, возвращаясь в Россию из эмиграции, она заявила: «Стихам моим – всегда будет хорошо».
Обе «формулы писательской судьбы» Марины Цветаевой сегодня сбылись. В нашей литературе она занимает достойное место в ряду самых блистательных поэтов XX века, являющих в своих стихах сокровенную суть русской души.
Но путь Цветаевой к своему читателю был не прост. Слишком долго на ней стояло клеймо эмигрантки и жены белогвардейца. После первых сборников, изданных в 1910 – 1922 годах ничтожно малыми тиражами, лишь в 1961 году у нас вышла книга её стихов. Это стало большим событием литературной жизни. Выход «Избранного» Цветаевой горячо приветствовал выдающийся поэт А. Твардовский. Он назвал её стихи удивительным явлением русской поэзии и заметил, что теперь, когда творчество незаслуженно забытой поэтессы станет общим достоянием, «откроется один из источников завлекающего простаков «новаторства» некоторых молодых поэтов. Окажется, что то, чем они щеголяют сегодня, уже давно есть, было на свете, и было в первый раз и много лучше».
В 1965 году вышел объёмистый том «Избранных произведений» М. Цветаевой в серии «Библиотека поэта». Книга была издана большим тиражом, нашлось ей место и в библиотеке воинской части, где я проходил срочную службу. При первом же знакомстве с поэзией Цветаевой бросились в глаза её творческая самобытность, свежесть стихов, не умещавшихся в рамках многочисленных литературных школ начала XX века. Глубоко личные, подчас интимные переживания выражались поэтессой ярко, страстно, правдиво и убедительно.

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет всё, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

Наряду с этими пронзительными строками я записал в свой солдатский блокнотик ещё несколько стихотворений Цветаевой. Так получилось, что почти все они через десяток лет стали песнями и зазвучали в известных кинофильмах. «Для того, чтобы быть народным поэтом, – писала Цветаева, – нужно дать целому народу через тебя петь». После необычайно популярного фильма Эльдара Рязанова «Ирония судьбы» Цветаеву запел если не весь народ, то значительная его часть.
В другом фильме Э. Рязанова – «О бедном гусаре замолвите слово», актриса Ирина Мазуркевич поёт прелестный романс А. Петрова на стихи М. Цветаевой «Генералам двенадцатого года». Сколько восхищения и нежности вложила поэтесса в строки о героях давно минувших славных лет!

Вам все вершины были малы
И мягок самый чёрствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век…
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.

В этом стихотворении ничего не приукрашено. 34-летний генерал Александр Тучков-четвёртый, упомянутый Цветаевой, героически погиб на Бородинском поле. Это о нём и ему подобных сказал Лермонтов: «Слуга – царю, отец – солдатам». Подтверждено это и Цветаевой, подметившей, что генералам «был мягок самый чёрствый хлеб». То есть они делили хлеб с солдатами. Потому-то русская армия и была непобедимой.
В оценке творчества Цветаевой, в отборе её произведений для публикации часто преобладают не художественные, а идеологические критерии. В советское время поэтессу упрекали в монархизме, в том, что она воспела белое движение. По этой причине вне поля зрения читателей оставался значительный пласт её талантливых произведений. В наше время происходит другая крайность. Определённые силы превозносят Цветаеву в основном как автора «Лебединого стана», поэм «Красный бычок», «Перекоп». Есть уже и исследования на тему «Белая Цветаева». Между тем она никогда не была ни белой, ни красной, а всегда оставалась самой собой, то есть истинным поэтом. «Прав, раз обижен» – было девизом Цветаевой, и пером её двигала не политика, а романтическая защита побеждённых. Цикл её стихов «Лебединый стан» – это гневный протест против братоубийственной войны, плач по убиенным сынам земли русской.
17-летняя жизнь Цветаевой в эмиграции дала основание некоторым критикам услышать в её стихах «западное звучание». Такой вывод мог появиться лишь из-за незнания её творчества или нежелания понять его. Прав Б. Пастернак, писавший: «Она была более русской, чем мы все, не только по крови, но и по ритмам, жившим в её душе, по своему огромному и единственному по силе языку». Подтверждение этих слов можно найти почти в каждой строчке стихов Цветаевой.

Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба застится…
Друг, дожди за моим окном,
Беды и блажи на сердце…

Имя Цветаевой неотделимо от Москвы. Здесь она родилась, провела счастливые годы детства и юности, здесь обрела поэтическую силу и зрелость, сюда вернулась после скитаний за границей. Москве Цветаева посвятила десятки вдохновенных стихов. Она как бы дарит свой любимый город то Осипу Мандельштаму, то Анне Ахматовой, то дочери Ариадне. Есть у неё и обращение к читателю, которое трудно оставить без внимания:

Ты, чьи сны ещё непробудны,
Чьи движенья ещё тихи,
В переулок сходи Трёхпрудный,
Если любишь мои стихи.

Влекомый этим зовом, я не раз проходил по цветаевским местам Москвы. Трёхпрудный переулок, где стоял дом Цветаевых, находится в нескольких минутах ходьбы от Патриарших прудов, ставших знаменитыми благодаря нашумевшему роману М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Собственно это не пруды, а пруд. А когда-то их было три, и это осталось в названии цветаевского переулка. На месте дома некогда знаменитой московской семьи высится шестиэтажное краснокирпичное здание.
В Москве есть своеобразный памятник семье Цветаевых и прежде всего её главе – Ивану Владимировичу, скромнейшему ученому-искусствоведу, профессору Московского университета. Это Музей изобразительных искусств им. Пушкина на Волхонке. На его создание И.В. Цветаев положил всю свою жизнь, с великим трудом добывая, буквально выколачивая деньги из столичных купцов и купчих. На здании музея укреплена мемориальная доска с именем И.В. Цветаева, музей и поныне – центр мирового искусства.
Но вот с другим драгоценным подарком И.В. Цветаева – его дочерью Мариной Москва обошлась более чем сурово. Два года, которые она прожила в столице после возвращения из эмиграции в 1939 году, можно сравнить лишь с восхождением на Голгофу.
Первый удар судьбы настиг её сразу же, как она ступила на московскую землю. Это было известие об аресте её сестры Анастасии. Затем удары посыпались один за другим. На даче в подмосковном Болшеве она впервые узнала всю правду об истинном характере деятельности своего мужа Сергея Эфрона под крышей «Союза возвращения на родину» в Париже. Пришедший к переоценке случившегося в России, Эфрон стал искренним энтузиастом социалистического строительства и в 1931 году подал заявление во ВЦИК с просьбой разрешить ему возвращение на родину. Его примеру последовала дочь Ариадна. Их энтузиазм, способность загораться очередной верой и идеей, служить ей столь же бескорыстно и слепо, были в полной мере использованы ловкими людьми, прикрытыми невинной службой в парижском полпредстве. В конце концов Сергей и Ариадна Эфрон становятся агентами НКВД.
В 1937 году Ариадна первой из семьи возвращается на родину. Через год за ней следует Сергей Эфрон. Два года спустя к ним присоединяется Марина. Вскоре Эфрон был арестован, огульно обвинён в сотрудничестве с французской разведкой и осенью 1941 года расстрелян. Месяцем раньше на Лубянке оказалась Ариадна, которой предстояло пройти ГУЛАГ, ссылку и освободиться лишь в 1955 году.
В ноябре 1939 года Марина Цветаева осталась с несовершеннолетним сыном без жилья и средств к существованию. Ей пришлось пройти бездну унижений – скитаться по углам родных и знакомых, зарабатывать крохи переводами, выклянчивать льготные путёвки в Дом творчества писателей. Кроме того, постоянно преследовал страх ареста. И неслучайно: протоколы допросов её близких и знакомых, оказавшихся в лапах НКВД, пестрят вопросами о характере её «антисоветской деятельности».
Особенно Цветаеву ранило то, что её, коренную москвичку, автора стихов о столице, Москва не вмещает. «Мы Москву задарили, – писала она в одном из своих горестных писем. – Усилиями отца воздвигнут Музей изящных искусств, а в бывшем Румянцевском музее – три наших библиотеки: деда, матери и отца. Наконец я отдала Москве то, что в ней родилась».
Нападение фашистской Германии на СССР Цветаева восприняла как глобальную катастрофу с почти предрешённым исходом. Страх за сына, подвергавшего себя опасности при тушении зажигательных бомб, заставил Цветаеву принять решение об эвакуации. По некоторым сведениям, причиной её отъезда стала также паническая боязнь ареста и обвинения, что, оставаясь в Москве, она ждёт прихода немцев.
21 августа 1941 года Марина Цветаева с сыном оказалась в захолустном райцентре Елабуге. Жить ей оставалось 10 дней, и все их она потратила на поиски работы, хлопоты о переезде в Чистополь, где обосновалась основная группа писателей во главе с
Н. Асеевым. Надо сказать, что этот уважаемый мэтр почти ничего не сделал для того, чтобы поддержать отчаявшуюся поэтессу. Прописку в Чистополе ей разрешили, но какую-либо работу не гарантировали.
Позорным для тогдашнего Союза писателей является сохранившееся в архиве заявление Цветаевой с просьбой принять её на работу в качестве судомойки в столовую Литфонда. Но столовая открывалась только в ноябре, и, вернувшись в Елабугу, Цветаева продолжала поиски работы. За день до гибели она идёт в пригородный овощной совхоз и просит там какую-либо работу в конторе. «У нас все грамотные!» – отрезал директор. Но, чтобы не отпускать ни с чем немолодую усталую женщину, дал ей 50 рублей, но она ушла, не взяв денег. Милостыня, поданная в тяжкие дни великому поэту, – не сыграла ли и она свою роль в решении Цветаевой уйти из жизни?
31 августа, дождавшись, когда все ушли, Цветаева повесилась в сенях избы, где жила с сыном, укрепив верёвку за крюк для хомутов и сетей.
О версиях её самоубийства написано много. Сестра Цветаевой Анастасия была убеждена, что Марина ушла из жизни, спасая или, по крайней мере, облегчая жизнь своего сына. 16-летний Георгий Эфрон (по-домашнему Мур) упорно противился уезду из Москвы, где оставались его девушка и друзья. На этой почве у него с матерью в Елабуге то и дело возникали ссоры, в одной из которых он якобы сказал ей: «Ну уж, кого-нибудь из нас вынесут отсюда вперёд ногами!».
Другая версия заключается в том, что к уходу из жизни Цветаева была внутренне давно готова из-за своего душевного нездоровья, связанного с обрушившимися на неё бедами.
Наконец, в последние годы появилась третья версия гибели поэтессы. В ней роковая роль отводится елабужским органам НКВД. В дневнике сына Цветаевой была обнаружена следующая запись: «20 августа Марина Ивановна была в горсовете, и работы там для неё нет, кроме места переводчицы с немецкого в НКВД». Место переводчицы было пределом мечтаний Цветаевой, решением всех проблем. Но чекисты, очевидно, предложили ей «сотрудничество» в обмен на хорошую работу. Служить тому самому учреждению, которое поглотило всех её родных и близких, было для Цветаевой выше всяческих сил. Не исключено, что после отказа сотрудничать ей дали понять, что никакой другой работы она не найдёт. Неслучайно в предсмертном обращении Цветаевой к сыну есть фраза: «Я попала в тупик».
Могила Цветаевой в Елабуге затеряна. Когда в 1960 году кладбище посетила её сестра Анастасия, она не нашла никаких следов захоронения. Обратив внимание на обилие земляники на кладбище, Анастасия Ивановна вспомнила давние стихи – эпитафию Марины:

Идёшь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала тоже!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду за ним вслед:
Кладбищенской земляники
Вкуснее и слаще нет.

В 1970 году на месте предполагаемого захоронения Марины Цветаевой установлен памятник. Ежегодно 31 августа здесь совершается панихида и собираются многочисленные почитатели творчества замечательного русского поэта.

Фото с art16.ru