Но, думается, в разговоре о «Несвятых святых» это всё не главное. Важно, что благодаря этой книге мы впервые за долгое время почувствовали себя едиными. К этим рассказам с одинаковой жаждой прильнули своими душами люди разных возрастов, профессий и убеждений. Важно, что многие, благодаря ей, пришли в церковь, а один из иностранцев-переводчиков принял православие. Важно, что эта книга положила начало целому направлению в литературе и целой серии романов, рассказов и размышлений, которые сегодня вытесняют с прилавков скверну и похоть, чужеродную русской душе.

По сведениям оренбургских библиотек и книжных магазинов, «Несвятые святые» остаются сейчас самой читаемой книгой и в нашем городе. Сегодня мы публикуем статью об этом замечательном явлении русской культуры.

Русская душа живёт ожиданием. Ожиданием правды земной и Истины небесной. Ждёт помазанника Божия, пастыря духовного, книгу боговдохновенную. Книгу, что не умножит грехи и скверны, не затянет в болото уныния, а просияет Светом Невечерним, подарит упование молитвенное, залечит раны душевные. И такая книга пришла – «Несвятые святые» о. Тихона (Шевкунова).

Немало было написано и сказано о ней с момента первого издания, и все, кто откликнулись, едины в том, что повествование получилось лёгким, без догматизма и назидания, несмотря на своеобразность темы, от которой так отвыкла современная русская литература. Действительно, книга оказалась «без-ыскус-на»: она ничем не искушает читателя, не сеет в его уме и сердце зёрна сомнения, а воплощает евангельское «ваше слово да – да, нет – нет, а что сверх того, то от лукавого». В ней та бесценная «простота без пестроты», которая живёт в «Троице» Рублёва: «нет на свете ничего более прекрасного, чем созерцание поразительных действий Промысла Спасителя о нашем мире».

Эти рассказы не стремились попасть, что называется, в «мейнстрим», как-то угодить читателю ради спроса, на что нацелена литература постмодернизма. Да и составить читательский портрет «Несвятых святых» невозможно – их полюбили и столичные академики, и бабушки из сельской глубинки. Искать рациональную причину такой всеобщей любви нет смысла, но если постараться найти для книги точный эпитет, то самым ёмким, думаю, будет – светоносная. Кажется, что с ней в последний момент распада, в мрачнейший час суток в мир вернулся чистый русский свет, разлившийся в «Берёзовой роще» Куинджи.

Сергей Николаевич Дурылин однажды сказал, что в отечественной литературе «много России, но мало Руси», имея в виду недостаток сакрального на фоне социального, вневременного на фоне исторического, житийного на фоне житейского – того уникального, что воплотилось в «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголя, в прозе Лескова и Шмелёва. И вот заветная Русь – наследница «Слова о Законе и Благодати» митрополита Иллариона, доктрины старца Филофея «Москва – тритий Рим» — вновь просияла.

В этом явлении Святой Руси Александр Проханов на первой презентации книги увидел зарождение нового жанра, пласта, пространства нашей литературы – монастырской прозы. Подобно тому, как городская и деревенская проза в своём взаимосближении, в единой экзистенции русского космоса преодолели противоречия двух миров – природы и цивилизации, так и монастырская проза разрушила преграду, выстроенную между миром и Церковью, между земным и небесным. И пришло осознание того, что монастырь – это не катакомба, куда «в наше время идут либо фанатики, либо безнадёжно несостоявшиеся в жизни люди», и храм – это не резервация для некоторых, а «ковчег спасения» для всех. Донской и Сретенский монастыри, Псково-Печерская лавра на страницах «Несвятых святых» предстали перед читателем не глухой каменной стеной, а открытыми вратами, за которыми можно укрыться от адского Легиона, как от вражеского нашествия.

За этими стенами хранили искру Божьего света, молитвами скрепляли световод русской истории, примиряя белую и красную империи, монахи-фронтовики и те, кто называли себя «советскими архимандритами». Они не позволили осквернить «суетой сует» наши святыни, подменить паломничество экскурсией, сделать из монастырей и храмов музеи, где для дяди Сэма намоленная многими поколениями русская икона – всего лишь экзотическая диковинка сродни матрёшке.

За этими стенами раздавалось пение дивеевских монахинь, пронесённое ими в тайном постриге через этапы, ссылки и лагеря, где они по памяти воссоздавали молитвословы, одолевая всё: «... И безбожную власть со всей её мощью, и неверие мира, и самую смерть, которой они совершенно не боятся».

За этими стенами процвело неувядаемыми цветниками русское старчество: «Старчество — удивительное явление ещё и потому, что не пребывает на одном месте, скажем, в каком-то конкретном монастыре. Оно странствует по земле, неожиданно расцветая то в заволжских скитах Северной Фиваиды, то в Белобережской пустыни в брянских лесах, то в Сарове, то в Оптиной».

За этими стенами, как в последний час, по евангельскому пророчеству, явились «возопившие камни» — советские юноши, примерные комсомольцы, перспективные партийцы, кого ждала яркая карьера. Но они в одночасье сменили халат врача, форму военного, солидный костюм руководителя на монашескую рясу, обрели то истинное знание, перед которым меркнут все философские учения.

И эта молитва соборной души донеслась до райских садов, открыла дверь русского дома Тому, Кто так долго «стоял и стучал»: «если человек уединяется в молитве и при этом, сколько может, ограничивает себя в еде, сне и общении с людьми, если не допускает в ум праздных мыслей, а в сердце страстных чувств, то очень скоро обнаруживает, что в мире, кроме него и других людей, присутствует ещё Кто-то. И Этот Кто-то терпеливо ждёт, не обратим ли мы на Него внимание в нашей бесконечной гонке по жизни. Именно терпеливо ждёт. Потому что Бог никогда и никому не навязывает Своего общества».

Так, казалось, погибшее зерно Сеятеля пробилось хрупким ростком сквозь толщу неплодородной земли и каменные плиты: через вульгарный атеизм и астрологию, спиритизм и ведические мудрования, Рериха и Блаватскую, экстрасенсов и интервентские секты – и принесло с собой что-то очень родное и понятное: «Главное в жизни — содержать сердце чистым перед Богом!». И эта Истина вернула в мир, растерзанный, как после взрыва или землетрясения, порядок и гармонию, потому что во все времена здесь пребывала и пребывает постоянная величина, не поддающаяся никакому измерению: «Меняются времена и люди, но Христос и для поколения первых христиан, и для наших современников остаётся всё Тем же».

И Тот, Кто вечно просветляет «потёмки человеческих душ», Кто «наказывает нас не как преступников, а как Своих детей», даровал нам спасительное смирение, подобное тому, с каким Пересвет в монашеской схиме отправился на поле Куликово: «Всё на нашей земле — простое и сложное, маленькие человеческие проблемы и нахождение великого пути к Богу, тайны нынешнего и будущего века — всё разрешается лишь загадочным, непостижимо прекрасным и могущественным смирением. И даже если мы не понимаем его правды и смысла, если оказываемся к этому таинственному и всесильному смирению неспособными, оно само смиренно приоткрывается нам через тех удивительных людей, которые могут его вместить». И Он же даровал нам бесстрашие, с каким Пересвет устремился на Челубея, ибо «Господь не любит боязливых».

Он дал нам слово, идущее от сердца, слово, рождающее книги, подобные иконам. Так, «Несвятые святые» стали сонмом русских духоносцев: патриарх Тихон и о. Илларион (Троицкий), старцы Иоанн (Крестьянкин) и Николай (Гурьянов), наместники о. Гавриил и о. Алипий, матушка Фрося и епископ Василий (Родзянко), иеромонах Досифей и монах Рафаил. И пусть одни из них уже дождались земной канонизации, а другим, верим, она ещё предстоит — у Бога все прославлены. И сияют их лики с этой соборной иконы, и приходят к нам их проповеди, молитвы и жития со страниц светоносной книги.