И такой восстановительной работы по-прежнему великое множество. Как после тяжёлой войны восстанавливают разрушенные города, так после нескольких десятилетний духовной брани возрождают приходы. Для этого нужны целые рати профессиональных реставраторов, но там, где их не хватает, приходят светские художники. Отрываются от мольбертов, оставляют выставочные залы и по мере сил, таланта и умения дают новую жизнь иконам и росписям во славу Божию и на радость молящимся.

Сегодня мы беседуем с выпускником Оренбургского художественного училища, членом Союза художников России, принимающим активное участие в восстановлении храмов Оренбургской епархии Александром Николаевичем Рюмшиным.

— Александр Николаевич, думаю, человек, занимающийся реставрационными работами в храме, приходит к этому одновременно двумя путями: как профессионал, как художник, и прежде всего — как верующий человек. Расскажите, как в Вашем случае сомкнулись эти два пути и привели Вас в храм.

— Вопрос, касающийся веры, всегда очень личный, и отвечать на него особенно тяжело. Всякий человек верит, как он может, как умеет, насколько хватает его сил. Сказать, что было какое-то озарение, после которого мне открылась дорога к храму, я не могу. Видимо, по воле Божией, в моей жизни просто сложилась череда событий, приведшая меня в церковь.

В определённой степени повлиял на это в годы учёбы в художественном училище Геннадий Александрович Найданов, преподававший нам истории искусства и возивший в советское время своих учеников по святым местам. Сыграло свою роль и рукоположение нескольких студентов нашего поколения: о. Александра Ежова, о. Андрея Страйкова, о. Алексея Паренькова, о. Иоанна Ковалёва. Труд художника, конечно, тоже по-своему вёл в храм: это и реставрационная работа, и постижение иконописи не только с изобразительной точки зрения, но и с духовной.

— Навыки реставрационной работы Вы получали дополнительно или это преимущественно самообразование?

— Специально этому я нигде не учился. Всё постигал самостоятельно, главным образом благодаря чтению и советам товарищей, которые тоже занимаются реставрацией. Многие же вещи мне открылись уже из опыта.

Важно, что всякая основательная реставрация требует большого времени, серьёзных знаний и подготовки, и тут самообразования или какого-то наития недостаточно. Существуют специализированные учебные заведения, где к такой работе скрупулёзно готовят, скажем, в Центре Грабаря или в Академии художеств. Ведь никогда, например, нельзя предсказать длительность работы, потому что по ходу могут возникать непредвиденные повреждения. Сложно предугадать, как поведёт себя краска, поверхность. Нужно знать суть происходящих разрушительных процессов, а ведь это сплошная химия.

В идеале при реставрации не должно быть спешки. Самой работе предшествует длительный период подготовки: фиксируется, в каком состоянии находится фреска или икона, ведётся реставрационный паспорт, пошагово, по датам записывается, что сделано, каждый этап фотографируется.

— Александр Николаевич, за десятилетия гонений на церковь мы понесли множество потерь: лишились храмов, икон, росписей, которые теперь уже не восстановить никакими реставрационными работами. Вам как художнику, реставратору и верующему человеку какая из подобных потерь в нашей епархии кажется самой болезненной и невосполнимой?

— Думаю, что для всякого оренбуржца, даже неверующего, такой потерей стала утрата Казанского кафедрального собора. Это духовная и культурная трагедия для города, области, епархии. Не представляю, как, даже со светской точки зрения, можно было уничтожить такой великолепный по своей красоте памятник архитектуры, на который было положено столько человеческих сил по строительству, росписи, где принимал участие знаменитый Маковский... Не говорю уже о духовной значимости собора, который намаливали целые поколения.

— Вы участвуете в восстановительных работах с росписями Никольского кафедрального собора. То, что Вы осуществляете, можно назвать реставрацией? Какова основная задача этой работы?

— Точнее будет сказать, что ведётся «неглубокая реставрация»: росписи очищаются от свечной копоти, в тех местах, где изображение слегка стёрлось или потрескалось, оно подновляется. Со временем всё ветшает, и, естественно, какие-то подновления необходимы. Подобные работы проводились в Никольском соборе в последний раз с 1996 по 1998 год, а для фресок постоянно действующего храма пятнадцать лет – срок значительный. Сейчас мы максимально стараемся сохранить самые старые участки росписи, сделанные в середине 50-х годов и являющиеся безусловным памятником того времени. Есть лики, прекрасно сохранившиеся, и их мы оставляем в неприкосновенности, а где утраты значительны, там, естественно, требуется большой труд.

Росписи Всесвятского придела, построенного относительно недавно, в 2010 году, посчитали нужным заменить на совершенно новые, потому что весь красочный слой осыпался, буквально сворачивался в трубочку. И бригада художников из Самары расписала придел заново. После этого в наши задачи входит добиться единообразия цветовой гаммы в росписях основной части храма и придела.

— В каких ещё храмах Вам приходилось заниматься реставрацией?

— Довелось восстановить несколько икон для храма святого благоверного князя Александра Невского в Грачёвском районе. Прихожане прикладывают большие усилия, чтобы восстановить храм, приносят иконы в разном состоянии и с разной историей. Храм от полного разрушения спасло то, что в советские годы он использовался как зернохранилище, но утварь и иконы уничтожались. Местные жители спасли и сохранили всё, что смогли, и теперь иконы возвращаются в храм.

— А с просьбами восстановить домовые иконы к Вам часто обращаются?

— Да. Люди очень дорожат своими семейными иконами, передающимися из поколения в поколение. Их восстановление происходит, как правило, очень кропотливо. Если иконописец, приступающий к написанию иконы, начинает работу с нуля, поэтапно, на свежей доске, и используя качественные краски, то здесь икона претерпевает порой более чем столетние изменения. Она может деформироваться от времени, попасть в воду, быть осквернена. Приходится бороться с жуками-короедами, восстанавливать шпонки, левкас и позолоту. Причём к делу надо подойти очень деликатно, чтобы восстановленные части не диссонировали с оригинальными. Бывает, что от оригинального изображения остаётся буквально пять процентов, и икону приходится писать практически заново, ориентируясь, скажем, на сохранившуюся часть лика.

— Какая из отреставрированных икон Вам особенно запомнилась?

— Особенно дорога мне недавно восстановленная икона Казанской Божией Матери для уже упомянутого храма Александра Невского. Это оказалась очень трудоёмкая и интересная работа. Само письмо было мастерским. С него пришлось снимать чужеродные слои лака и бронзянки: то ли изображение пытались неумело восстановить, то ли вовсе закрасить. К тому же над образом жестоко надругались: выкололи Богородице глаза. Но теперь, слава Богу, икона вернулась к молящимся.

— Есть ли для художника, восстанавливающего икону, опасность перейти определённую границу и из реставратора превратиться в автора? Где грань между реставрационной работой и персональным творчеством?

— Творчество здесь обычно минимально, а в идеале – вообще отсутствует. Если даже иконописцу, отказавшись от какой-либо оригинальности, прежде всего нужно соблюсти канон, то задача реставратора – только восстановить утраченные фрагменты.

— Приходилось ли Вам сталкиваться с результатами работы так называемых «народных реставраторов», когда человек, не имеющий никакой подготовки, в домашних условиях пытается «подновить» икону?

— Такое я видел нередко. Но, думаю, здесь важно то, какими помыслами руководствуется человек. Если где-нибудь в глухой деревне бабушка, у которой нет возможности обратиться к специалисту, взяла голубую красочку и «подновила» фон на иконе, то сделала она это искренне, от чистого сердца, не потому что считает себя профессиональным реставратором, а чтобы Богу угодить. Бывают, конечно, вопиющие случаи, когда икону откровенно портят, но такое тоже происходит, как правило, по незнанию или неумению, а не от злого умысла.

— На Ваш взгляд, всякий ли профессиональный художник готов заниматься реставрационной работой в храме? Или, помимо мастерства, здесь всё же необходим определённый духовный опыт?

— Наверное, в первую очередь это нельзя рассматривать исключительно как заработок. А во-вторых, иконопись и изобразительное искусство – совершенно разные явления, два абсолютно не похожих мира. Икона пронизана совершенно другим духом, нежели картина. Художник может умело создавать иконографическую композицию, но при этом забывает, что он работает не у мольберта, а находится во внутренней части храма. Иконографический образ – это не искусное, оригинальное изображение, а Образ, которому мы молимся, изображение внутреннего духовного подвига. Глядя на икону святого, люди должны видеть не внешний облик его, а внутренний духовный мир. Рукой иконописца водит нечто иное, нежели навык и талант. Порой неумело написанная икона оказывается духовно более проникновенной, нежели гармоничное, пропорциональное изображение. Вера здесь всегда оказывается выше мастерства.

Беседовал Михаил Кильдяшов.