О память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной…
Константин Батюшков

Все семь всемирных мудрецов
не скажут, что в конце концов…
Тим-тим, тим-тим, тим-том!
Николай Асеев, 1956 – 1961

Всему тому, что происходит и с чего я начну рассказ, Г.Ф Хомутов поставил достаточно точный диагноз и дал определение хорошо известное: тянуть резину. Вот коротенькая цитата одного из писем: «Что-то ты затягиваешь в набивании стихов. Неужели не мог за свою жизнь приобрести машинку и не перевести написанное в машинопись. С такими темпами ты и до конца года не сделаешь, не закончишь дело». Тут всё правильно оценено. Рукописи (более трёх тысяч стихотворений) я не перепечатывал. Машинки у меня не было.
Перепечатывать рукописи я не собирался. Ежели немного покумекать, то и причину можно придумать убедительную.
…Сейчас совершенно иное. Тема иная и время иное. То есть время поджимает. Настолько, что его попросту уже нет. Хотя, с другой стороны, существует ли она вообще, эта абстрактная метафизическая конструкция: не видима, не осязаема, не имеет формы, не имеет вкуса, не имеет запаха, не имеет цвета… То есть сия субстанция вполне попадает под усекновение бритвы Оккама. Однако, исходя из того факта, что времени зачастую не хватает (конкретно – мне, чтобы в пристойные сроки завершить эту работу), приходится признать, что время существует. Более того, оказывается, что это одна из трёх форм существования материи (точнее, двух форм – время и пространство – и одного вида: вещество). Скажем просто и понятно: три кита, на которых покоится Мироздание. И наука, настаивающая на том, что время имеет место.
…Сейчас время боевое, боевое в прямом, к сожалению, смысле. Количество его, сиюминутно существующее, в изрядной доле расходуется на действия боевые. Поэтому настоящее время не вдохновляет, не одухотворяет, не озаряет и не осеняет. Идёт война с мерзостью по имени нацизм.
С Хомутовым Геной я встретился без малого шестьдесят три года тому назад, когда мы, два молодых человека, служили в Советской армии и, такова, знать, планида, оказались в городе Станиславе (ныне Ивано-Франковск) – это Галиция. Здесь в 1943 году была создана 14-я добровольческая дивизия «Галичина». В 1944 году одна из групп этой дивизии участвовала в погромах многих галицийских поселений. Одно из таких поселений – Каменка-Струмилово (впоследствии Каменка-Бугская), что по левому берегу Западного Буга. Там и несли службу мы с Геной Хомутовым.
В составе подразделения бомбардировочного полигона состояли четыре капитана (включая начальника полигона капитана Улитина Н.В.), лейтенант (Володя Старцев, наш ровесник), трое старшин сверхсрочной службы, секретарь-машинистка, продавщица, два гражданских повара, двое вуек (так зовут галичан – местных жителей) работников пилорамы и сорок один солдат (в том числе Хомутов Г.Ф. и Коноплин Д.А.). В общем, было то самое войсковое товарищество, воспетое Н.В. Гоголем.
Происшествиями диверсионного порядка можно считать два случая.
В один прекрасный день капитан Улитин собрал нас не в строю и провёл воспитательную работу. Утром к капитану пришёл рабочий пилорамы, положил на стол боевую гранату и пояснил: «Я должен был взорвать её в казарме; ночью я вошёл в казарму, дневальный спал, склонив голову на тумбочку, и у меня не хватило духу выдернуть чеку. Делайте что положено…» Вуйка остался на свободе.
Как-то ночью командиру сообщили из ближайшего хутора: «Помогите, пожар!»
На двух машинах со всем необходимым инструментом – хутор был в двух километрах от полигонного городка – поспешили на пожар.
На подъезде к хутору – в 200 – 300 метрах – услышали треск и взрывы.
Командир остановил машины, послушал военную музыку: «Не будем мешать».

Инцидент был исчерпан
Без малого два года мы были вместе – в казарме, в ленинском уголке, в столовой, в карауле (в зоне видимости и слышимости друг друга, на заготовке леса, на пилораме, на строительстве новой казармы…
Почему-то всё это записывается с большим трудом. Никаких государственных тайн и военных секретов тут и в помине нет. Ну разве что тот факт, что ни Хомутов, ни я никаких активных действий по ликвидации бандеровцев не принимали – эту грязную, опасную, но очень нужную работу делали профессионалы высочайшего уровня.
В моём и Хомутова участии просто не было нужды. Так почему же так трудно находятся нужные слова?
Я думаю, озвученная Батюшковым память сердца не метафора, но психология. Хомутов не воспринимается в прошлом времени. Сейчас весна, май, зацвели абрикосы, и сейчас позвонит Хомутов и спросит, можно ли опрыскивать растения ядом от вредителей. И моя благоверная ответит ему: «Ни в коем случае! Только после цветения». И пояснит: «Пчёлы и прочие насекомые отравятся».
И они продолжат крестьянские разговоры. А я в это время буду спать – режим жёсткий, мой британский кот строго следит за этим – педант, пунктуалист, перфекционист. Коту я посвятил целую книгу стихов. Она так и называется: «Британская книга». Геннадий Фёдорович кота терпеть не может за то, что кот помыкает, якобы, мною.
В душе он (Г.Ф) понимает свою неправоту и вечером перезвонит, и разговор будет о чём-то ином…
А память рассудка – да, она печальна. Но и не только.
После армии мы определялись по жизни. Хомутов в литературном творчестве и, позже, в литературном наставничестве. Я изучал непростые науки естества и тайны не менее непростого ремесла геолога. У Гены были учителя и товарищи. У меня были прекрасные учителя, я их всех помню. И было много прекрасных товарищей, – ныне их чуть более половины, чем пальцев на одной (!!!) руке. Но я помню всех.

От выхода с армейской службы в запас до семидесятых годов общение наше было дистанционным, регулярным (почта), тому и соответствовали уровень тем и объём обмена информацией.
Через 11 лет после завершения армейской службы (1972 год) представился случай навестить старого товарища: в Орске намечалась всесоюзная научная конференция по геохимии и геохимическим методам поисков полезных ископаемых. Баймакская геологоразведочная экспедиция, где я тогда работал, командировала меня на конференцию. В Орск можно было попасть двумя маршрутами: через Сибай – Магнитогорск – Карталы поездом или через Магнитогорск – Оренбург самолётом, далее до Орска поездом.
Второй путь я и выбрал, чтобы повидаться с Геннадием Фёдоровичем. Но – злосчастная планида! – встреча не состоялась: Геннадий Фёдорович с супругой куда-то отбыл. Так объяснил мне его сосед по лестничной площадке. Чтобы дождаться Хомутова, гостеприимный сосед пригласил меня к себе. Но в желаемое время Хомутов не вернулся, и сосед проводил меня на поезд до Орска. Встреча не состоялась.
После 1974 года (последние письма той поры) и Хомутов, и я в свои дела ушли настолько, что общение постепенно сошло на нет.
У Геннадия Фёдоровича институт, новые литературные общения, наставничество. У меня одна за другой последовали сдачи подсчётов запасов по группе месторождений в ГКЗ СССР (которая рангом выше Министерства геологии СССР). Потом командировка на Кубу (три года), потом перестройка, потом «святые девяностые», не завершившиеся ещё и с бегством Чубайса…

К той поре геология как ремесло перешло в стадию депрессивную, немудрено. В советские времена должность министра геологии доверяли профессионалам-геологам. К слову: первым советским выборным президентом Академии Наук был академик Карпинский Александр Петрович, геолог, сын горного инженера. Министром геологии в своё время бы Сидоренко Александр Васильевич – геолог, академик, учёный с мировым именем, выпускник Воронежского университета. Его на посту министра геологии сменил доктор геолого-минералогических наук Козловский Евгений Александрович, учёный и хозяйственник. Евгений Александрович учёный, человек чести. Президенту РФ, решившему осчастливить его (Козловского) Почётной грамотой в связи с юбилеем, дал от ворот поворот, уличив во лжи, невежестве и бездарности.
Министром природных ресурсов и экологии России в это время (09.03.2004 – 08.05.2012) был некто Юрий Трутнев. Выпускник горного факультета Пермского политехнического института в студенческие годы проходил практику в должности помощника бурильщика. Карьера по окончании института: 1981 – 1986 – инструктор в Пермском горкоме ВЛКСМ; 1986 – 1988 – глава комитета по делам спорта Пермского облисполкома; в 1988 году создаёт кооператив «Контакт» – разработка и производство тренажёров и их реализация.
Помимо торговли тренажёрами будущий министр природных ресурсов (а это уже не только геология, но и леса, моря, озёра и реки со всеми их богатствами!) занимался организацией гастролей силачей, продажей импортных автомобилей и швейцарского шоколада «Nestle». В геологии, как видим, сей министр ни уха, ни рыла. Или, как говорил основатель Воронежской математической школы профессор Марк Александрович Красносельский – ноль во сиянии!
Ровно через месяц по утверждении Трутнева в чине министра Баймакская геологоразведочная экспедиция была расформирована. В Баймаке я проработал 16 лет с трёхлетней командировкой на Кубу.

Жарким июльским вечером 2010 года, будучи полностью свободным от геологических проблем, я попробовал восстановить порушенные (не без личного соучастия) общения с товарищами по ремеслу и просто товарищами. Справочные службы Читы, Улан-Удэ, Оренбурга сразу надиктовали мне нужные номера телефонов, пожелали приятного общения. Заминка вышла с воронежским корреспондентом, но и это чуть позже уладилось.
Разговор с Хомутовым был прост:
– Гена, привет! Это я.
– Да я догадался. Ты где?
– В Сибае.
– Это где?
– В Башкирии. На юге Башкирии.
– Сколько километров?
– До Оренбурга по прямой 250 километров.
– Ладно. Пишешь что-нибудь?
– Пишу.
– Присылай. Звони, приезжай.
Далее последовали чисто технические советы, и уже в октябре 2010 года в «Вечернем Оренбурге» Геннадий Фёдорович дал первую подборку пятнадцати моих стихотворений. За десять последовавших лет в газетах «Вечерний Оренбург» и «Оренбуржье» стараниями Хомутова были даны более двадцати подборок (около 300 стихотворений); потом была антология «Друзья, прекрасен наш союз!..», альманахи «День поэзии 2017», «День поэзии 2018/19», антология «Ветер полей золотых» (проект Г.Н. Красникова при активнейшем участии Геннадия Фёдоровича). Подержать в руках эту книжицу ему не пришлось.
Всё, что было недоговорено по времени необщения, сполна было оговорено в последние десять лет. Тем, не тронутых в беседах, – пожалуй, ещё лет на много. Хомутов был щедр на слово. Но куда как щедрее – на добрые дела.

P.S. Вот странные дела: по расформировании Баймакской геологоразведочной экспедиции я ровно два года работал в газете «Сибайский рабочий», где более или менее регулярно печатались мои корреспонденции. Работал я одновременно на трёх должностях: сторож, дворник, истопник одновременно на трёх газовых котлах, расположенных в трёх разных комнатах газетного корпуса.
Эти три романтические профессии – удел молодых, но с претензиями, поэтов-диссидентов. Ореол мучеников режима. Я не был диссидентом и мучеником режима тоже не был. Но карьеру свою начал именно в котельной режимного завода №728, что и означено в моей трудовой книжке: рабочий-зольщик. Расшифрую: подвозка топлива к котлам и уборка шлака и золы после чистки котлов. Смену сдаёшь с чистыми котлами и с полными вагонетками топлива при каждом котле. Стихи в ту пору я не писал.
А одно из первых стихотворений Г.Ф. Хомутова было именно о котельной, написанное ещё до призыва в Советскую армию.