Когда волей судьбы и правящей партии я переходил с педагогической работы на аппаратную, мой добрый друг Григорий Моисеевич Шварц посоветовал мне фиксировать наиболее интересные эпизоды чиновничьей жизни: «Записывайте и складывайте их в стол, может, когда-нибудь издадите книжку под названием «Записки инструктора». Я всегда помнил этот совет и, если не записывал свои наблюдения, то старался их накрепко запомнить. Вот и скопились в моей памяти и в записных книжках многочисленные эпизоды чиновничьего бытия, а также впечатления тогдашней культурной и общественной жизни. Иногда они смешны, забавны, а порой вызывают чувство грусти и горечи. Мне кажется, будь в нашей доперестроечной жизни меньше навязчивой идеологии, всевозможных нелепостей, а подчас и глупости, позитивные перемены в ней произошли бы более плавно, безболезненно, и мы не оказались бы в своеобразном идеологическом вакууме.

Долгие годы работы в аппарате, сначала в партийном, а затем в государственном, дают мне право сделать вывод, что чиновники разных эпох (дореволюционной, советской и постсоветской) мало чем отличаются друг от друга. Не случайно Н.В. Гоголь в «Мёртвых душах» заметил, что его герои долго не выведутся на Руси, просто они будут ходить в других одеждах. От того, что чиновники сменили сюртуки и вицмундиры сначала на полувоенные френчи и толстовки, а затем на строгие английские костюмы и модные пальто, многие из них не избавились от таких неискоренимых пороков, как чёрствость, равнодушие, грубость, высокомерие, чванство, мздоимство, взяточничество. В дореволюционное время таких чинуш нещадно высмеивали Гоголь, Салтыков-Щедрин, Чехов. Что касается советского времени, то «руководящей и направляющей силе общества» понадобились «такие гоголи, чтобы её не трогали». Поэтому перо сатириков в советской литературе партийных деятелей практически не касалось, напротив, они изображались идеализированно. В заводском и колхозном руководящем треугольнике самыми положительными героями всегда выступали парторги или секретари парткомов. Они являлись, как deus ex machina (бог из машины) в античных трагедиях, чтобы найти выход из любой запутанной интриги, «добру достойный дать венок» и покарать зло. У С. Бабаевского в эпилоге «Кавалера Золотой Звезды» понадобилась даже встреча с самим генсеком, одобрившим избранный героем путь, – работу в сельском хозяйстве.

При знакомстве с моими записками кое у кого может сложиться впечатление, что партийный аппарат сплошь состоял из бюрократов, чинуш, чванливых и неотёсанных деляг. Это далеко не так. И прежде всего потому, что при любой власти аппарат неоднороден. Например, среди царских чиновников были и выдающиеся личности, и такие, которые послужили прообразами героев вышеупомянутых писателей-сатириков XIX века. Водилось и в советском аппарате немало чинуш, карьеристов, лизоблюдов и т.д. и т.п. Но было, и было немало, людей честных, отзывчивых, бескорыстных, глубоко порядочных и интеллигентных. Один из таких — Григорий Михайлович Юдин, в шестидесятые-семидесятые годы секретарь Бузулукского горкома партии, обладавший редким во все времена качеством – чувством собственного достоинства. Это была личность! Юдин никогда никого не боялся и ни перед кем не робел, не терпел чинопочитания, угодничества, презирал приспособленцев и карьеристов. В нём счастливо сочетались ум и обаяние, чувство юмора и талант рассказчика.

Тыквы

Члены партии как огня боялись потерять партбилет: за его утрату и порчу карали очень строго. Как и вообще за пропажу документов. Что ж, на мой взгляд, совершенно правильно – нечего плодить разгильдяйство.

А вот какая история вспоминается мне по этому поводу. Произошла она в колхозе «Волна революции», там этой самой волной чуть не смыло секретаря парткома. Приехал к нему однажды представитель райкома и попросил познакомить с протоколами партийных собраний. Секретарь открыл металлический сейф, где хранились документы, сунулся — тетради с протоколами нет. Он перерыл весь сейф, все шкафы, перетряхнул ящики письменного стола — тетрадь как сквозь землю провалилась. Представитель оказался въедливым и потребовал завтра же доставить документ в райком. И тут секретарь вспомнил, что забрал тетрадь домой, чтобы на досуге заполнить её как положено. Правда, об этом он благоразумно умолчал, заверив райкомовца, что завтра же тетрадь будет доставлена.

Но настало завтра, а тетради как не было, так и нет. Дома всё перевернули — безрезультатно. Пришлось секретарю нести свою повинную голову на партийную плаху. Объявили ему строгача и обязали-таки отыскать злополучные протоколы.

В конце концов тетрадь отыскалась. Оказывается, жена, которую сельский вожак мобилизовал на писарские работы, принялась за дело лёжа на кровати. Да и заснула, утомлённая домашними хлопотами, а тетрадь завалилась за кровать, под которую были накатаны на зиму тыквы. Вот её и не заметили. К весне, когда запас тыкв поредел, документ обнаружился. То-то было радости!

На следующий день бедолага-секретарь доложил о находке в райком. Выговор с него вскорости сняли, но урок этот он запомнил надолго.

Сила партийного слова

На августовскую учительскую конференцию в одном городке прибыл сам первый секретарь райкома. В сопровождении свиты он чинно проследовал в кабинет директора Дома культуры. Принаряженный по торжественному случаю директор гостеприимно распахнул двери перед высоким гостем. Секретарь погрузился в кресло и стал вытирать платком вспотевший лоб. Вдруг взгляд его упал на стоящий в напольной вазе огромный букет ярко-розовых цветов. «Какие шикарные розы!» — воскликнул он. «Это не розы, а пионы», — осторожно подсказал шефу директор. «Пионы?» — взметнулся первый секретарь. – Розы это, самые настоящие розы!» — «Да нет же — пионы, мы их сами вырастили», — настаивал потерявший бдительность деятель культпросвета. «Ты это мне, агроному, говоришь? Я что, по-твоему, не способен розу от пиона отличить?». В голосе секретаря, не привыкшего к возражениям, зазвучало раздражение.

Директору ДК остановиться бы, пощадить самолюбие, поддержать внезапно пошатнувшийся авторитет первого лица района, но он упрямо талдычил про какие-то пионы. Тогда, желая прервать склонявшийся явно не в его пользу спор, секретарь металлическим голосом отрезал: «Я сказал — розы, значит, розы!». Вмиг оторопевший и наконец осознавший свою оплошность и дерзость директор побледнел и почти, встав на цыпочки, отступив от кресла начальника, пролепетал: «Розы, Иван Иванович, розы!». И вдруг все присутствующие в кабинете увидели, как прямо на их глазах пионы начали преображаться в розы — лепестки пришли в движение, зашевелились, сворачиваясь в бутоны, на гладких черенках явственно прорезались шипы… Вот что значит сила партийного слова!

Язык цветов

Кажется, нет ничего на свете прекраснее цветов, которые способны принести нам только радость. Но иногда и они могут огорчить человека, испортить ему настроение, а порой даже поставить в неловкое положение.

Вот какая история, связанная с цветами, произошла в одном из областных идеологических учреждений в конце 80-х годов. Там две дамы очень уж соперничали за влияние на своего начальника. Мужчина он был видный, моложавый, несмотря на то, что приближался к пенсионному возрасту. День его рождения отмечался в зените лета, поэтому многочисленные поздравления подчинённых, друзей и знакомых сопровождались вручением пышных букетов разнообразных цветов. Тут, чтобы особо угодить шефу, требовалась немалая фантазия. И вот одна из соперничающих дам решила удивить своего начальника букетом гладиолусов необыкновенных размеров и красоты. Но вручать публично она его не решилась, а рано утром, попросив техничку открыть кабинет шефа, поставила цветы в напольную вазу.

Начальник, придя на работу, сразу же обнаружил этот цветочный сюрприз, но не успел толком рассмотреть его. В кабинет вошла вторая соперничающая дама, но с менее изящным букетом цветов. Взглянув на роскошество в напольной вазе, она поняла: её опередили. Что ей оставалось? Как-то принизить значимость букета соперницы. Зная о болезненной мнительности своего шефа, она нанесла точно рассчитанный удар: «А кто же преподнёс Вам эти похоронные цветы? Это что, намёк?». В её словах сквозила не только ирония, но и напускная озабоченность, мнимая участливость. Этот явно театральный трюк даме всё же удался, и начальнику, который усиленно пёкся о своём здоровье, стало явно не по себе. У него даже испортилось праздничное настроение. И когда его стали поздравлять всем коллективом, он поделился своей горечью: вот, мол, и погребальные цветы мне начали дарить.

Ах уж эта мнительность и так мешающие нам жить предрассудки! Начальник, будучи одним из ведущих идеологов области, превосходно разбирался в тонкостях марксизма-ленинизма, но не знал обыденных вещей – когда, кому и какие цветы дарить. Дело в том, что гладиолус – традиционно мужской цветок. Своими острыми, как мечи или шпаги, листьями он напоминает нам о рыцарстве и благородстве. «Король победы» — таково было первое немецкое название гладиолуса.

Этот случай говорит нам о том, как важно знать «язык» цветов, понимать его так, как понимал, например, Сергей Есенин, написавший:

Как не любить мне вас, цветы?

Я с вами выпил бы на «ты».

Штиблеты для того света

По случаю похорон отставного, но весьма крупного чиновника была создана специальная комиссия. Каждый из её членов за что-то отвечал: кто за изготовление гроба, кто за обшивку его красным бархатом, кто за некролог и похоронные речи, кто за поминальный обед. Позаботились и о надлежащем одеянии покойника, дабы он, как говорится, достойно предстал перед Всевышним. Соответствующее поручение было сделано директору одной из торговых баз.

В разгар очередного заседания похоронной команды посланец этого директора вваливается с толстым портфелем в начальственный кабинет. «Вот, Иван Иванович, прислали», — выдохнул он, ставя портфель прямо на стол. «Что там, показывай», — повелел председатель. Гонец распахнул портфель и извлёк из его недр три пары изящных мужских туфель. При виде их члены комиссии обомлели. В стремлении не ударить в грязь лицом перед высокой инстанцией директор базы прислал лучший свой товар — импортные туфли, считавшиеся по тем временам немыслимым дефицитом. Будто обряжать покойника надо было не на тот свет, а на бал.

Но то, что произошло дальше, ещё больше поразило собравшихся. Председатель комиссии, подобно лавочнику или сапожнику, стал поочерёдно брать туфли и простукивать пальцами их подошвы, как бы проверяя на прочность. Наконец, закончив осмотр, он взял одну пару и со словами: «Этим износу не будет» — удовлетворённо отложил штиблеты в сторону.

(Окончание в следующем номере)