Провожали на фронт молодых мужиков. Провожали как в последний путь. Им почти всем не суждено будет вернуться. Они навсегда в этой жизни останутся молодыми и красивыми. Отец был в новой рубахе, ведь у него был день рождения. Он долго нёс на руках маленькую Милу, а она плакала, не хотела расставаться и кричала: «Я поеду на фронт провожать папку!».
Но всего этого она не запомнила и, какой был отец, знала только по фотографии. Детская память прозрела позже. Ранние воспоминания не были расцвечены радужными картинками. Мама, как и все оставшиеся женщины, работала от темна до темна.
Мила очень боялась темноты в доме – тогда в деревне в Кировской области не было ни радио, ни электрического света. Маму лучше было дожидаться на улице, на скамейке у дома. Поздно вечером в осеннюю слякоть она приезжала с поля и заносила в дом иногда уже спящую и озябшую дочку.
А ещё запомнился невкусный чёрный хлеб из лебеды. Этой травы было много вокруг деревни, а оставшихся на поле колосьев было мало. Маленьких ребятишек посылали собирать их, а ещё полусгнившую, мороженую, кое-где брошенную картошку.
Веселее стало, когда в деревню приехали городские, эвакуированные. В их просторной деревенской избе поселилась большая семья из Ленинграда. Маме стало спокойнее за дочку: она теперь не одна и хоть как-то накормлена.
Эвакуированные горожане приспособились к деревенской работе и жизни. Даже 13-летний мальчик научился запрягать лошадь и по-мужски работать в поле, а его тётя Лиля устроилась в соседнем селе избачом – так называли деревенские библиотекаря (от «изба-читальня», то есть библиотека).
Избач тётя Лиля приносила домой книги, в пять лет научила Милу читать и писать. И первая прочитанная ребёнком книга была... для взрослых, детских в библиотеке не было. Поэтому и прочла «Демон» М.Ю. Лермонтова. Это вошло в детское сознание, как жуткая сказка о взрослых, об их жизни, где не всё в покое и радости.
Ещё Мила любила листать и читать толстые прошнурованные амбарные книги, где на каждой странице чернилами были написаны фамилии людей. Видимо, это был архив, вывезенный из блокадного Ленинграда.
О политике и войне у неё было примитивное детское представление. Увидела Мила как-то открытку, на которой был изображён змей. Его пригвоздили к земле вилами три солдата, просматривалось слово «Гитлер» и ещё что-то. Так и подумала, что Гитлер –
это безобразное чудовище, змей. Живёт где-то на болоте и пугает людей.
Ещё она чётко помнила надписи на спичечных коробках на жёлтом фоне: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами».
В их избе часто собирались женщины и слушали, как избач тётя Лиля читала газетные вести с фронта. А ещё осталось в памяти из того военного детства, с каким нетерпением и с каким иногда страхом ждали взрослые почтальонку. Часто она приносила похоронки. От отца маме пришёл всего лишь один фронтовой треугольник с Ленинградского фронта, где было написано несколько слов. Среди них и такие: «Береги Милочку». А позже принесли извещение: «Пропал без вести».
В деревне часто умирали от болезней, от голода и холода. Колхозные поля зарастали бурьяном. Женщины и дети не могли их обрабатывать в полную силу. Лошадей осталось совсем мало. Мила помнила, как запрягали вместо лошадей коров или сами женщины тащили на себе примитивную сельхозтехнику для вспашки поля.
И ещё одно бедствие обрушилось на деревню – волки. Они выли по ночам протяжно и жутко, забирались иногда в хлев, задирали скотину. Взрослые пересказывали страшные истории о том, как голодные звери нападали на людей, загрызли как-то насмерть нищенку с ребёнком, которая шла со станции в деревню.
В пять лет Мила пошла в школу. Школа была в соседнем селе, там же находился и детский дом с эвакуированными детьми-сиротами. Детдомовцы очень отличались от деревенских детей какой-то отчаянной беспризорностью, и еды, видимо, им не хватало. Всеобщий голод не обошёл стороной и детские дома.
Мила подружилась с двумя девочками, они иногда приходили к ней домой, и ленинградцы кормили их чем могли и плакали. В 44-м увезли детдомовцев, уехали из деревни и ленинградцы – вернулись в свой город после снятия блокады.
У тёти Лили на партийной работе оставался там муж, по причине инвалидности его не взяли на фронт.
Ещё запомнила Мила, как они, деревенские ребятишки, ходили в школу: собирались только все вместе, ребята постарше несли в руках горящие факелы для отпугивания волков.
В школе было очень холодно, так как некому было заготавливать дрова, чтобы топить печь. Очень мёрзли ноги ещё и потому, что ребятишки вместо валенок носили лапти.
Помнится, как в конце войны поселили в их сарае каких-то немцев: мужчину и девушку. Её звали Соня. Белокурая и очень красивая, она однажды с Милой ходила в лес за малиной. Работали они на тяжёлых работах, иногда приходил из райцентра милиционер и спрашивал у мамы, как они себя ведут. Они никого не беспокоили, деревенские их не обижали, но и дружбу с ними не водили. Кто это были, труд-
армейцы или пленные, знали взрослые.
9 мая 1945 года чётко врезалось в память семилетнему ребёнку. Сильно и призывно застучали по железному брусу. Это означало, что объявляется сход. Мама позвала Милу и тоже пошла. Из района приехал важный начальник и начал читать сообщение, затем очень громко произнёс: «Победа, товарищи!». Все начали хлопать в ладоши, обниматься, а кто-то громко заплакал. Мама выбежала из конторы, а дома плакала и говорила: «Папку нашего, наверное, убили!».
В 1947 году пришло извещение: «Ваш муж погиб в концентрационном лагере, в немецком плену, Шталаг Х-В, Зандбостель, Германия».
Прошли годы. Это пожелтевшее от времени извещение-похоронка побудило меня к поискам, растянувшимся на 35 лет. Но я считала своим дочерним долгом разыскать, где находился этот концентрационный лагерь и где захоронены (и захоронены ли?) его узники. Начала в 1975 году с письма в Подольск в архив Министерства обороны СССР. Затем писала в Государственный архив РФ в Москве, Российский Красный Крест, Международный Красный Крест, ассоциацию «Военные мемориалы», международную службу розыска (город Бад-Арользен), в архивы Берлина и Дрездена. Иногда сведения были разноречивы или отсутствовали вообще, да и ответы приходили спустя месяцы. Но моя настойчивость увенчалась успехом.
Благодаря немецкой пунктуальности в моих руках оказалась копия нацистского документа – анкета, которая заполнялась при поступлении моего отца в концлагерь «Зандбостель» на территории ФРГ в 100 км западнее Гамбурга. В анкете – отпечаток его пальца, записано: «Рост – 176 см, цвет волос – blond, род занятий – bauer (крестьянин), лагерный номер 123257, сделана прививка от тифа». Об этом страшном концлагере написана книга «Шталаг Х-В» выжившим узником-французом О. Бари. Пройдя невероятно сложный и длинный путь поиска, я решила посетить места, где прошли последние дни жизни моего отца.
Была открыта Шенгенская виза на шесть дней вместе с дорогой и пребыванием в Германии. Из Оренбурга я привезла гранитную плиту с надписью: «Я нашла тебя, отец, через 70 лет. Солдаты, умершие в неволе, вечная вам память и низкий поклон от благодарных потомков. 21.06.2011 г.».
Мою плиту разрешили возложить на плиту на общей могиле «С-65» с надписью по-немецки: «Сотням русских солдат, жертвам войны 1941 – 1945 гг. в неволе. Здесь вы нашли пристанище». На могилу посыпала землю с могилы мамы и из Никольского собора Оренбурга. Привезла и землю с могилы «С-65» на могилу мамы. Вот так я объединила своих родителей. Они очень любили друг друга и меня – маленькую Милочку. Жаль, что мама не узнала, где и как погиб родной человек, не дожила. А сейчас я, как и многие мои ровесники, в статусе «дети войны», признанном Законодательным Собранием Оренбургской области. Мы счастливы, что сегодняшнему поколению, нашим детям и внукам, не довелось испытать ужасов военного времени. И пусть подобное никогда не случится в их судьбе. Но рассказывать о войне необходимо, чтобы воспитывать уважение к старшему поколению, не допускать чёрствости и бездушия к ветеранам войны и тыла, детям войны, выжившим и всей последующей жизнью радующим своими делами наше Оренбуржье.

Людмила Лаврентьева