Люди мужества
Со всех уголков страны к ЧАЭС съезжались тысячи людей: специалисты-химики и физики, военные из войск радиационной, химической и биологической защиты, солдаты-срочники, строители, бульдозеристы, водители, крановщики, сварщики – тысячи и тысячи людей. Малонаселённая сельская местность превратилась в огромный жилой лагерь: всюду палатки, бараки, стоянки техники. Среди ликвидаторов было много и наших земляков. Николай Боклин, в прошлом военный, казак, сейчас на заслуженном отдыхе – время, проведённое в Чернобыле, он никогда не забывает.
На момент аварии на Чернобыльской АЭС Николай Анатольевич служил на полуострове Ямал. Люди-военные живут по уставу и подчиняются приказам. Последние обсуждать, как известно, у военных не принято.
– В августе 1988 года меня и ещё двоих моих сослуживцев вызвал командир и объявил приказ, что нас как кадровых военных отправляют на два месяца в Чернобыль. Я, конечно, попытался выяснить, почему именно мы. Объяснение последовало краткое – это приказ из военного округа. Мы как коммунисты и офицеры обязаны без обсуждения выполнять свой служебный долг. Представление о радиации у меня тогда было только теоретическое. В реальной жизни до этой командировки с атомом я связан не был. Службу мы проходили в роте охраны. А также занимались обслуживанием спецтехники. На объекте тогда работало много техники. Постепенно она накапливала радиацию и становилась опасной для людей, поэтому её попросту закапывали в землю. Это тоже было частью нашей работы. Каждую неделю у нас брали пробу на уровень радиации в организме. Но на самом деле полную информацию о том, какую я получил дозу, узнал только в момент отъезда. Набралось у меня больше 10 бэр.
Для Николая Анатольевича влияние радиации скажется позже. А сразу после прибытия в родную часть он этого не замечал. Максимальная доза радиации, которую позволялось набирать ликвидаторам, – 25 рентген, это составляло примерно половину допустимой дозы для военнослужащих при действиях на заражённой местности (50 рентген). Порог острой лучевой болезни, грозящей летальным исходом, начинается где-то на уровне 100 рентген. Каждый день дозиметристы вписывали в личные карточки полученные дозы, и когда общая превышала норму – работа ликвидатора в зоне считалась законченной, он отправлялся домой. Но не всегда вовремя прибывала смена, часто данные в карточках занижались, а фон вблизи станции был настолько нестабилен, что даже люди, находящиеся в одной группе на расстоянии 50 метров друг от друга, могли получать совершенно разные дозы и эффективно проконтролировать это даже с помощью индивидуальных дозиметров было невозможно.
– Был у нас случай – прибыл к нам командир роты, он был из Алтайского края в звании капитана. Всего лишь раз съездил на объект. По возвращении замерили у него уровень радиации, а дозиметр буквально зашкаливал. Его тут же увезли из части в Москву, и больше мы этого парня не видели. Судьба его тоже нам неизвестна, – вспоминает Николай Боклин. – После приезда в Чернобыль первое, что я сразу почувствовал и что было необычным для нас, так это терпкий запах воздуха с привкусом йода. Поначалу было противно дышать, иногда воротило от такого воздуха. Но человек такое существо, что привыкает ко всему, поэтому и мы со временем освоились. Вскоре даже перестали замечать, что дышим таким воздухом. Был ещё такой момент – обувь там быстро изнашивалась, мы не успевали её менять. Скорее всего, сказывалась близость реактора. Наш полк дислоцировался в 28 км от реактора станции. Жили мы не в открытой местности, а рядом с деревней, называлась она Черемошня. Для нас специально были оборудованы небольшие вагончики. В деревне почти никого не было, оставались только престарелые жители. Они не хотели покидать родные места, поэтому их никто не тревожил.

В зоне
Уровни радиации (и соответственно дозы) в пределах 30-километровой зоны вокруг взорвавшегося четвёртого реактора Чернобыльской АЭС различались между собой в миллионы раз: от нескольких десятых миллирентген в час на южной границе зоны до сотен рентген в час в некоторых местах на самой АЭС.
– Из необычного мне запомнилось, что в зоне Чернобыльской АЭС была бурная растительность. В деревнях были сады, так яблоки там были очень крупные и наливные. Также и клубни картофеля были больших размеров. И всё это нельзя было есть. Но у нас и не было в этом потребности. Кормили там как на убой. Продукты были свежие и в большом количестве.
По словам нашего героя, в начале 90-х годов в Оренбурге проживало около 800 ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС, а в области более тысячи человек.
– Сейчас около 80 процентов из них уже умерли. Таков результат радиации – невидимого убийцы. Многие, кто там находился, особенно в первые месяцы, не берёг себя, люди иногда пренебрегали мерами безопасности. Ещё одно заблуждение среди тех, кто побывал в зоне, связано с тем, что якобы радиацию помогает выводить из организма алкоголь. По приезде домой многие начинали пить, доходило дело до того, что люди уходили в запой. Все, кто так делал, сейчас на том свете. Красное полусухое вино действительно помогает, но в небольших количествах. Там в зоне давали только минеральную воду, мнение о том, что нам выписывали вино, тоже неверное. Местные жители гнали самогон, кто хотел из наших, его приобретал – такие факты были, – говорит Боклин.
После каждой мойки проводили новые замеры, если после трёх раз машина продолжала «звенеть» – её отправляли в могильник. Техника порой служила гораздо меньше людей, сотни грузовиков, тракторов, бульдозеров, бронетранспортёров и вертолётов нашли своё вечное пристанище в зоне аварии.
– Как такового свободного времени у нас почти не было. Всё было строго по времени. В роте мы отстроили себе небольшую баньку, поэтому после работы часто парились в ней. С одной стороны, было полезно для здоровья, а с другой, это был своеобразный отдых для нас. Одно время у нас был парень из Омска, служил каптёрщиком, так он тоже парил брагу. Всегда у него в каптёрке стояли три фляги. После баньки он нас угощал этой брагой. Но такого, чтобы напиваться, – этого точно не было.
В конце командировки Николая Анатольевича направили в Гомельскую область (Белоруссия), которая также попала в заражённую зону.
– Пробыли там три дня, работу выполняли точно такую же. В один из дней появился над нашими палатками вертолёт. Как потом выяснилось – проводились замеры радиации. Вечером командира вызвали в штаб полка и приказали срочно сворачиваться и перебазировать личный состав. Оказалось, что новое место дислокации по уровню излучения было даже не зоной отчуждения, а «мёртвой» зоной. Поскольку именно сюда опустилось радиоактивное облако. После этого нас отправили домой. Когда увольнялся из армии, попал в военный госпиталь. Там меня пролечили и дали третью группу инвалидности. Формулировка была такая: «увечья, полученные при исполнении обязанностей воинской службы при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС». Спустя пять лет мне уже назначили вторую группу.
– Как бы ни звучало банально, но я считаю, что я выполнил свой долг, как и мои товарищи. Без преувеличения можно сказать, что мы спасли не только нашу страну, но и половину Европы. И каждый из нас внёс свой вклад в это дело. И, к сожалению, ликвидаторов становится с каждым годом всё меньше и меньше, – делает вывод Николай Боклин.