На улице Советской
Кто не знает Александра Папыкина, заслуженного артиста России, великого актёра, человека и гражданина, живущего среди нас и впитавшего всей душой сразу несколько эпох, знающего толк в искусстве и умеющего разделить беседу с любым желающим, будь это высокое официальное лицо или простой зритель из седьмого ряда? Вопрос риторический и, как известно, не требующий ответа. Зададим юбиляру другие вопросы. Ему есть что рассказать. Александр Иванович первым начал наш разговор.
– Я из «розовских» парней, которые ненавидели всё мещанское, оно сейчас нас одолело. Нам уже захотелось не мебели, какой ни у кого нет, а на Лазурном берегу какой-нибудь коттеджище или дачу в Грязях.
– Александр Иванович, поздравляем Вас с юбилеем! Вы – человек вне возраста, бесконечно любимы публикой. Вы как себя чувствуете в этом мире?
– Возраст, конечно, хороший, но я думаю, что с ним нужно бороться. Не поддаваться. Надо выбрасывать себя из постели, поднимать с дивана. Помните, у Маяковского есть строчки: «Срываясь с постели, ревнуя к Копернику, а не к мужу Марь Иваны…»? Только к Копернику, и вперёд!
– 37 лет Вы руководили народным театром «Поиск». Можно сказать, это Ваше детище?
– Театр находился в здании Дворянского собрания на Советской. Оно намоленное, «натанцованное». Здесь был устроен торжественный обед в честь приезда в Оренбург наследника престола – цесаревича Николая Александровича.
Театр создал не я. Он ещё до войны существовал. Вероятно, всю жизнь в нём теплилась самодеятельность, с момента постройки, ещё с 1842 года. Руководил им и по совместительству был кассиром, – всё на общественных началах, – вице-губернатор генерал Блорамберг. Замечательная личность. Его жена играла на фортепиано. Деньги, собранные от спектаклей, они не на себя тратили, а на приюты. Функции у театра были чисто благотворительные.
В мою бытность здесь собирались молодые люди, стремящиеся впоследствии стать актёрами и актрисами. У меня занимались ребята начиная с 8-го класса и студенты вузов, но была и младшая группа, которой руководила актриса Елена Фёдоровна Могельницкая, по совместительству моя жена.
Это были 60-е годы. Тогда по стране поднялось такое движение, создавались самодеятельные театры, им даже статус «народные» стали присваивать. В Оренбургской области их много было. Мы ставили в основном юношеские спектакли по пьесам Розова, Шатрова, Вампилова. В основном такого студенческого характера.
В нашем театре получали свои первые профессиональные навыки молодые люди. Я руководил этим театром и одновременно преподавал в культурно-просветительском училище. Было там режиссёрско-актёрское отделение.

О больших и маленьких ролях
– Профессиональный Оренбургский театр драмы имени Горького, где Вы и сейчас работаете, это отдельная глава Вашей жизни. Сколько здесь ролей сыграно! Наверное, и не сосчитать?
– Жизнь в театре – это основное моё дело, в котором я благополучно дожил до своего 80-летия и до сих пор постоянно занят в спектаклях.
– Любимые роли, они есть у каждого актёра. Какие бы Вы назвали?
– Они все не то чтобы любимые. В каждую вкладываешь свой кусочек жизни. Каждый герой, которого я играю, создаётся из моих личных нервных клеток, а не из кого-то другого. Если я играю дурачка из сказки, надо прятать себя, а если Владимира Ленина, наоборот, до него надо дорасти.
В основном каждая роль была выше меня. Я вынужден много знать о моих героях, их самих, окружении, пристрастиях, желаниях, и это нелегко. Поэтому маленькая или большая роль – это всегда отдельная история.
Маленькая роль у меня была в «Русских людях» Симонова, где я играл раненого красноармейца, который с известием буквально приползает на явку, передаёт пакет, просит воды и умирает. Абсолютно маленькая роль, но всё равно её без слёз не могу вспоминать.
Мы, артисты, груз своих эмоций и впечатлений всегда тащим за собой. Мой отец, которого я провожал на шестом году от роду в армию в июле 1941 года, погиб в 44-м, был награждён медалью «За отвагу». Он был связистом, а это груз, который надо тащить под пулями и снарядами.
В старых кинофильмах про войну, когда связист из последних сил соединяет провод зубами, мы видим, как решена боевая задача – связь налажена. Мой отец тоже был связистом и погиб под Ригой. И когда я играл в спектакле, представлял, что он вот также полз и тащил катушку с проводом.
Играя раненого солдата, я живо представлял эту картину. Не видел её никогда, но она в моём воображении возникает. Это родная кровь. Для меня это была маленькая роль, но она была главнейшей, помню её до сих пор.
Другая роль – Ярослав Мудрый в пьесе Павла Рыкова, которую мне посчастливилось сыграть, – огромнейшая, труднейшая. Он криком кричит, когда умирает, давая наказ сыновьям перед смертью: «…Только не переступайте предела, даже за диким зверем в погоне. Живите дружно. Если вы будете дружно жить, то победите и покорите врагов своих. Если же нет, то погибнете сами и потеряете землю, добытую руками отцов и дедов ваших!». Это слова, которые я буквально горлом на последнем издыхании кричу.
И сейчас как он всем нам необходим этот наказ – «живите дружно»! Нет сейчас государства Ярославова. А ведь оно тогда простиралось от Белого до Чёрного моря. Историю надо уважать и предков. Пушкин ещё говорил про «любовь к отеческим гробам».
Вспоминаю советское время. Мы тогда по месяцу жили на Украине, бывали на гастролях практически во всех областных городах: и в Донецке, и в Житомире, и в Черновцах, и в Ивано-Франковске. А на Кавказе? Везде ведро молока и буханка хлеба.
– Александр Иванович, на Ваш взгляд, сегодня искусство востребовано в той полной мере, какой должно быть?
– Сложный вопрос, и сложный процесс происходит сейчас. Я молюсь на наш театр и нашего режиссёра Рифката Исрафилова. Про него как-то один критик сказал: «Там где-то шумят, а он как тот караван – собаки лают, а караван идёт». И мы несём эту правду, искренность, которую заложил не кто-нибудь, а Константин Сергеевич Станиславский. Нас так учили в Оренбургском филиале школы-студии МХАТ СССР, которым руководил выдающийся режиссёр, заслуженный деятель искусств РСФСР Юрий Иоффе.
Эту школу сегодня я и студентам несу. В Оренбургском институте искусств имени Ростроповичей работаю уже в течение 37 лет. И, надо сказать, с восторгом смотрю на своих учеников, которые работают в престижных оперных театрах страны.
Стас Трофимов в 2007 году сделал дипломный спектакль «Борис Годунов», сейчас он в Челябинском театре ведущий солист, у Гергиева работает над ролью в Мариинке. Настя Ермолаева – чудная девочка, в Свердловской оперетте одна из молодых и способнейших актрис. Голос и актёрские данные замечательные.
Эпохи
– А что касается личных качеств. Что Вы в людях цените? Что не любите, на что не обращаете внимания?
– Не знаю кто как, а я, прежде всего, люблю добрых людей. Не «добреньких», а добрых по сути своей. Добро – это всегда было актёрским делом, и его нужно нести людям, отдавать.
Добрый – это тот, кто отдаёт. Это важно, кто несёт своё слово публике, как оно потом отзовётся.
Что не люблю? Глупость и алчность. Некоторые считают театр развлекательным учреждением. В перестроечное время нас даже причислили к сфере услуг. Как баню и парикмахерскую. Было и такое. А так нельзя. Николай Васильевич Гоголь сказал: «Театр – это кафедра, с которой можно сказать много добра». Это и моя позиция.
– Вы – человек коммуникабельный, кажется, у Вас нет недоброжелателей, ощущение, что всё легко складывается?
– Пожалуй, нет. Меня кто-то из журналистов спросил: «Вы ни о чём не жалеете?». Я ответил: «Нет, ни о чём не жалею!». Мы пережили Великую Отечественную. А послевоенные 46-й и 47-й – это вообще были очень тяжёлые, голодные годы, когда лебеду ели, лепёшки какие-то бабушка замешивала и пекла. И я не скажу, что для меня это было страдание. Никакого страдания. Не было другой еды, и ладно, мы о ней просто не знали. Я не очень люблю шоколад, потому что не ел его в детстве.
– А Ваше любимое блюдо, есть предпочтения?
– Не знаю даже. Разве что молоко тёплое, парное. Бабушка доила корову, а я, мальчишка, сидел рядом с большой алюминиевой кружкой. Граммов 300 в неё входило, почти пол-литра прямо с пеной. А потом на крылечке пил его с удовольствием. Хотя сейчас говорят, что вредно пить молоко. Я, в ущерб себе, всё равно люблю его, обожаю творог и сметану.
В голодные годы я совершил гнусный поступок: залез в погреб и из корчаги слизал сметану. Получил трёпку. Это был единственный случай, когда я получил такой выговор, и больше никогда этого не делал.
Корова в те времена была на вес золота. Но нам мало что доставалось. После войны десять килограммов масла с одной головы надо было сдать государству, а нам самим оставалось ноль целых, «шиш» десятых, синее, пропущенное через сепаратор молоко. Голубая водичка. И я помню этот вкус.
– Сейчас, в какое время мы живём, оно больше созидательное или разрушительное, может быть, при кажущейся видимости достатка у людей?
– Я слежу за событиями в мире. Смотрю Соловьёва, Толстого, Пушкова – все телевизионные дебаты. С кем-то соглашаюсь, с кем-то спорю. Но у меня принципиальная позиция «невлезания» – возмущаюсь, когда малокомпетентные творческие работники влезают в политику. Во взаимоотношениях общества очень важно, чтобы каждый занимался своим делом.
– Вы – человек, познавший разные эпохи. Но их все объединяет одно: люди всегда недовольны временем, в которое они живут, и всегда ищут панацею от всех недугов. Может быть, её просто не существует?
– Почему же? Она существует. Панацея изложена в десяти заповедях Господних. Если бы мы жили по ним! Кстати, их переписали в свой моральный кодекс «строители коммунизма» один в один. Так вот, если бы не убий, не возжелай, а если бы возлюби ближнего своего, и не было бы никаких проблем.
Я родом из советской эпохи. Нельзя чёрной краской мазать наше время. Там были и светлые моменты, много хороших и замечательных людей. Были и негодяи, конечно, и в тюрьмах сидели не светлые личности.
В 19 лет я пошёл работать прорабом в исправительно-трудовую колонию. Мне досталась строительная бригада, которую я возглавлял. В эти годы я уже командовал шестьюдесятью уголовниками, у которых были сроки, да ещё и не по одному. Среди моих подопечных был один с виду правильный мужик, тогда ему было под 40. Поинтересовался я у него: «За что сидишь?» – «А ни за что! Директора совхоза ударил». – «А вторая судимость?» – «Когда я освободился, он мне тут же попался по дороге, я его избил. Вот теперь 14 лет дали. Ни за что сижу…»
Спустя несколько десятков лет, обретя жизненный опыт, я могу сказать: не надо никого винить в своих ошибках, каждый должен разбираться сам и не повторять их.